Текст 172

 

Вход в Иерусалим

 

31 марта 30 года н.э. в пятницу днем в начале пятого Иисус и

апостолы прибыли в Вифанию. Их ожидали Лазарь, его сестры и их

друзья; и поскольку каждый день столько людей приходили поговорить

с Лазарем о его воскрешении, Иисус был осведомлен относительно

имеющейся договоренности, согласно которой он остановится у

верующего соседа по имени Симон, самого уважаемого жителя этого

города со времени смерти отца Лазаря.

 

Вечером в тот день Иисус принял многих посетителей, и простые люди

из Вифании и Виффагии делали все возможное, чтобы он почувствовал

их радушие. Хотя многие полагали, что Иисус, полностью пренебрегая

вынесенным Синедрионом смертельным приговором, направляется теперь

в Иерусалим, чтобы провозгласить себя царем евреев, Вифанийская

семья - Лазарь, Марфа и Мария - более полно понимали, что Учитель

был царем особого рода; они смутно чувствовали, что это, может

быть, его последнее посещение Иерусалима и Вифании.

 

Первосвященники были осведомлены, что Иисус остановился в Вифании,

но сочли за лучшее не пытаться схватить его, пока он среди друзей;

они решили дождаться его прихода в Иерусалим. Иисус обо всем этом

знал, но сохранял величественное спокойствие; его друзья никогда

не видели его более спокойным и сердечным; даже апостолы были

изумлены его равнодушием к тому, что Синедрион призвал все

еврейство предать его в их руки. В ту ночь, пока Учитель спал,

апостолы подвое охраняли его, и многие из них были вооружены

мечами. Рано утром на следующий день они были разбужены сотнями

паломников, пришедшими из Иерусалима, несмотря на субботний день,

чтобы увидеть Иисуса и Лазаря, воскрешенного им из мертвых.

 

1. Суббота в Вифании

 

Паломники, приходившие из-за границ Иудеи, равно как и еврейские

власти, постоянно задавали вопрос: "Как вы думаете? Иисус придет

на праздник?" Поэтому, когда люди услышали, что Иисус в Вифании,

они обрадовались, первосвященники же и Фарисеи были несколько

озадачены. Они были довольны тем, что он окажется в их власти, но

пребывали в некотором замешательстве из-за его смелости; они

помнили, что во время предыдущего его посещения Вифании был

воскрешен из мертвых Лазарь, и Лазарь становился серьезной

проблемой для врагов Иисуса.

 

За шесть дней до Пасхи, вечером после субботы вся Вифания и

Виффагия собрались, чтобы ознаменовать приход Иисуса всеобщим

пиром в доме у Симона. Этот ужин был устроен в честь Иисуса и

Лазаря; он имел характер вызова по отношению к Синедриону. Марфа

руководила приготовлением и подачей на стол пищи; ее сестра Мария

была среди женщин, наблюдавших со стороны, поскольку участие

женщины в званом пиру противоречило обычаю евреев. Там были и люди

Синедриона, но они боялись схватить Иисуса, пока он находился

среди своих друзей.

 

Иисус беседовал с Симоном об Иисусе Навине, своем тезке, и

пересказывал, как тот Иисус и израильтяне пришли в Иерусалим через

Иерихон. В связи с легендой о падении стен Иерихона Иисус сказал:

"Меня заботят не такие стены из кирпича и камня; но я хотел бы

сделать так, чтобы стены из предрассудков, себялюбивой праведности и

ненависти рухнули перед этой проповедью любви Отца ко всем людям."

 

Пир проходил очень весело и был вполне обычным за исключением

того, что апостолы были необычайно трезвыми. Иисус был

исключительно весел и играл с детьми, пока не пошел к столу.

 

Не происходило ничего необычного, и лишь незадолго до окончания

пира Мария, сестра Лазаря отделилась от группы женщин, наблюдавших

за пиром, и, подойдя к тому месту, где в качестве почетного гостя

возлежал Иисус, открыла большой алебастровый сосуд с очень редким

и дорогим умащением; и, умастив голову Учителя, она стала лить его

на его ноги, распустив при этом свои волосы и ими втирая его в

них. Весь дом наполнился благоуханием от умащения, и все

присутствующие были изумлены поступком Марии. Лазарь ничего не

сказал, но когда некоторые из людей зароптали, выражая негодование

по поводу того, что такое дорогое умащение используется таким

образом, Иуда Искариот подошел к месту, где возлежал Андрей, и

сказал: "Почему это умащение не продали и деньги не пожертвовали

на пропитание бедных? Тебе следует поговорить с Учителем, чтобы он

осудил такую расточительность.”

 

Иисус, который знал, что они думали, и слышал, что они говорили,

возложил руку на голову Марии, стоявшей подле него на коленях,

обратил на нее взор, исполненный доброты, и сказал: "Оставьте ее в

покое, все вы. Почему вы ее укоряете за это, хотя она сделала

доброе дело от всего сердца? Вам, которые ропщут и говорят, что

это умащение следовало продать и раздать деньги бедным, я могу

сказать, что бедные всегда будут с вами, так что вы можете служить

им в любой момент, когда вам заблагорассудится; но я не всегда

буду с вами; я скоро ухожу к моему Отцу. Эта женщина долго хранила

это умащение, чтобы умастить им мое тело, когда его будут

хоронить, и теперь, когда в ожидании моей смерти она сочла за

благо использовать это умащение, не следует лишать ее этого

удовольствия. Этот поступок Марии послужил укором всем вам, ибо

этим действием она доказывает веру в то, что я говорил о моей

смерти и вознесении к моему Отцу на небеса. Эта женщина не будет

осуждена за то, что она сделала в этот вечер; напротив, говорю я

вам, что в грядущие века везде, где будет проповедоваться это

евангелие, по всему свету в память о ней будут говорить о том, что

она сделала."

 

Именно из-за этого упрека, отнесенного лично на свой счет, Иуда

Искариот принял окончательное решение постараться отомстить за

свои оскорбленные чувства. Много раз он лелеял такие мысли в

подсознании, но теперь решился обдумать такие нехорошие мысли явно и

осознанно. И многие другие поощряли подобное отношение с его стороны,

поскольку цена этого умащения была равна сумме, зарабатываемой

одним человеком за один год - достаточной, чтобы приобрести хлеб

для пяти тысяч человек. Но Мария любила Иисуса; она приобрела это

драгоценное умащение, чтобы набальзамировать им его мертвое тело,

ибо верила его словам, когда он предупреждал их, что должен

умереть, и если она передумала, решив преподнести Учителю этот

дар, пока он еще жив, нельзя было отказать ей в этом праве.

 

И Лазарь, и Марфа знали, что Мария долго копила деньги, чтобы

купить на них этот сосуд с ароматическим маслом из нарда, и они

искренне одобряли, что она поступает в подобном вопросе так, как

велит ей сердце, поскольку они были состоятельными людьми и легко

могли позволить себе преподнести такой дар.

 

Когда первосвященники услышали об этом обеде, устроенном в Вифании

в честь Иисуса и Лазаря, они стали совещаться между собой

относительно того, что делать с Лазарем. И вскоре они решили, что

Лазарь тоже должен умереть. Они справедливо заключили, что

бесполезно было бы казнить Иисуса, если бы они оставили в живых

Лазаря, которого он воскресил из мертвых.

 

2. В воскресное утро с апостолами

 

В это воскресное утро в прекрасном саду у Симона Учитель собрал

вокруг себя двенадцать апостолов и дал им последние наставления

перед входом в Иерусалим. Он сказал им, что произнесет, вероятно,

много речей и много еще будет учить прежде, чем вернется к Отцу,

но велел апостолам воздерживаться от публичной деятельности в

течение пребывания в Иерусалиме во время Пасхи. Он велел им

оставаться поблизости от него и "смотреть и молиться". Иисус знал,

что многие из его апостолов и ближайших последователей даже и

тогда имели при себе мечи, спрятанные под одеждой, но не упомянул

об этом.

 

Наставления, данные этим утром, включали в себя также краткий

обзор их служения со дня их посвящения возле Капернаума и вплоть

до нынешнего дня, когда они собирались войти в Иерусалим. Апостолы

слушали молча; они не задавали никаких вопросов.

 

В тот день рано утром Давид Зеведеев передал Иуде средства,

вырученные от продажи имущества, оставшегося от лагеря возле

Пеллы, а Иуда, в свою очередь, передал большую часть этих денег на

хранение Симону, у которого они жили, на случай чрезвычайных

обстоятельств, которые могли возникнуть в связи с их входом в

Иерусалим.

 

После совещания с апостолами Иисус имел разговор с Лазарем и велел

ему стараться не приносить свою жизнь в жертву мстительности

Синедриона. Следуя именно этому указанию, Лазарь бежал в

Филадельфию несколько дней спустя, когда члены Синедриона послали

людей, чтобы схватить его.

 

Так или иначе, все последователи Иисуса ощущали надвигающийся

кризис, но полностью осознать всю его серьезность не позволяла им

необычайная веселость и исключительно хорошее настроение Учителя.

 

3. Отбытие в Иерусалим

 

Вифания находилась примерно в двух милях от храма, и в это

воскресенье днем в половине второго Иисус собрался отправиться в

Иерусалим. Он испытывал чувство глубокой привязанности к Вифании и

живущим в ней простым людям. Назарет, Капернаум и Иерусалим

отвергли его, но Вифания его приняла, уверовала в него. И именно в

этом небольшом селении, где почти каждый мужчина, женщина и

ребенок были верующими, он решил совершить самое могущественное

деяние периода своего земного пришествия, воскрешение Лазаря. Он

воскресил Лазаря не для того, чтобы жители могли уверовать, а

потому, что они уже верили.

 

Все утро Иисус думал о своем входе в Иерусалим. До этого он всегда

старался пресекать все попытки народа провозглашать его Мессией,

но теперь ситуация изменилась; он приближался к концу своей жизни

во плоти, Синедрионом было вынесено постановление о его смерти, и

не было никакого вреда от того, что его ученикам было бы позволено

дать свободное выражение своим чувствам, как это могло случиться,

если бы он решил войти в город торжественно и открыто.

 

Иисус решил совершить этот торжественный вход в Иерусалим не в

качестве последнего шага для привлечения к себе народа и не как

последний рывок к власти. Он сделал это и не просто для того, чтобы

удовлетворить человеческие желания своих учеников и апостолов. Иисус

не питал никаких иллюзий, свойственных нереалистичным мечтателям; он

хорошо знал, каков должен быть исход этого визита.

 

Решив торжественно войти в Иерусалим, Учитель оказался перед

необходимостью избрать надлежащий способ для осуществления такого

решения. Иисус перебрал в уме все многочисленные и в той или иной

степени противоречащие друг другу так называемые мессианские

пророчества, но только лишь одно из них представлялось подходящим

для того, чтобы действовать в соответствии с ним. В большинстве из

этих пророчеств говорилось о смелом и решительном царе, сыне и

наследнике Давида, который на время избавит весь Израиль от ига

иноземного господства. Но в писании были слова, иногда

ассоциировавшиеся с Мессией теми, кто в большей степени

придерживались духовного понимания его миссии, которыми, по мнению

Иисуса, с полным основанием можно было руководствоваться во время

его планируемого входа в Иерусалим. Это были слова из книги

пророка Захарии, и они гласили: "Ликуй от радости, О дочь Сиона;

торжествуй, О дочь Иерусалима. Смотри, царь твой грядет к тебе. Он

праведный и несет спасение. Он кроткий, едет на осле, на осленке,

сыне осла."

 

Царь-воитель всегда въезжал в город верхом на коне; царь,

стремящийся к миру и дружбе, всегда въезжал верхом на осле. Иисус

не хотел въезжать в Иерусалим на коне, но соглашался мирно и с добрыми

намерениями как Сын Человеческий въехать верхом на осле.

 

Иисус долгое время прямо учил своих апостолов и учеников тому, что

его царство не от мира сего, что оно имеет чисто духовную природу;

но все его усилия донести это до их сознания оказались тщетными.

Теперь через обращение к символам он хотел добиться того, чего ему

не удалось сделать с помощью простого и личного обучения.

Соответственно, сразу после полуденной трапезы Иисус позвал Петра

и Иоанна, велел им отправиться в Виффагию, соседнее селение,

находящееся чуть в стороне от главной дороги на небольшом

расстоянии к северо-западу от Вифании, и затем сказал: "Идите в

Виффагию, и когда дойдете до пересечения дорог, вы найдете

привязанного там осленка. Отвяжите осленка и приведите его сюда.

Если кто-нибудь спросит вас, зачем вы это делаете, скажите просто:

"Он нужен Учителю." И когда эти два апостола отправились в

Виффагию, как велел Учитель, они нашли осленка, привязанного рядом

со своей матерью прямо на улице возле углового дома. Когда Петр

стал отвязывать осленка, подошел хозяин и спросил, почему они это

делают, и когда Петр ответил ему так, как велел Иисус, человек

сказал: "Если ваш Учитель - Иисус из Галилеи, то пусть он берет

осленка." И они вернулись, приведя этого осленка с собой.

 

К этому времени вокруг Иисуса и его апостолов собрались несколько

сот паломников. С утра здесь останавливались люди, идущие на

празднование Пасхи. Тем временем Давид Зеведеев и некоторые из его

бывших вестников поспешили в Иерусалим и широко распространили

среди находившихся вокруг храма толп паломников весть о том, что

Иисус из Назарета скоро торжественно войдет в город.

Соответственно, несколько тысяч этих паломников дружно ринулись

приветствовать этого пророка и чудотворца, о котором было столько

разговоров и которого некоторые считали Мессией. Выйдя из

Иерусалима, эта толпа встретила Иисуса и толпу, идущую в город,

когда те только что миновали выступ Масличной горы и начали спускаться

вниз к городу.

 

Когда процессия вышла из Вифании, среди празднично настроенной

толпы учеников, верующих и паломников, многие из которых пришли из

Галилеи и Переи, царил величайший энтузиазм. Прямо перед выходом

появились двенадцать женщин из первоначальной женской апостольской

группы в сопровождении некоторых из своих сподвижниц и

присоединились к этой необыкновенной процессии, с радостным

оживлением направившейся в сторону города.

 

Перед тем, как двинуться в путь, близнецы Алфеевы накрыли осла

своими плащами и держали его, пока на него садился Учитель. Когда

процессия двигалась к вершине Масличной горы, празднично

настроенные люди бросали на землю свою одежду и приносили ветви

растущих поблизости деревьев, чтобы в знак почтения выстлать

ковер, по которому ступал бы осел, везущий на себе царственного

Сына, обетованного Мессию. По дороге к Иерусалиму веселая толпа

стала петь, или, точнее, громко кричать в унисон псалом "Осанна сыну

Давидову; благословен грядущий во имя Господне. Осанна в вышних.

Благословенно царство, нисходящее с небес."

 

В пути Иисус был добродушен и весел до тех пор, пока они не дошли до

вершины Масличной горы, откуда полностью открывался вид на город и

башни храма; там Учитель остановил шествие, и когда они увидели, что

он плачет, наступила полнейшая тишина. Глядя на огромную толпу, идущую

из города приветствовать его, Учитель сказал исполненным волнения и

слез голосом: "О, Иерусалим, если бы ты только знал, именно ты, хотя

бы в этот твой день, что служит к миру твоему и что ты мог так легко

обрести! Но эти триумфы скоро будут скрыты от твоих глаз. Ты

собираешься отвергнуть Сына Мира и повернуться спиной к евангелию

спасения. Скоро придут на тебя дни, когда твои враги обложат тебя

окопами и окружат тебя со всех сторон; они полностью разрушат тебя и

не оставят камня на камне. И все это постигнет тебя за то, что ты не

узнал времени твоего божественного посещения. Ты собираешься

отвергнуть дар Бога, и все люди отвергнут тебя."

 

Когда он кончил говорить, они стали спускаться вниз с Масличной горы

И вскоре соединились с толпой паломников, вышедших из Иерусалима,

которые размахивали пальмовыми ветвями, кричали "осанна!" и прочими

способами выражали ликование и свое расположение. Учитель не планировал,

что эти толпы должны будут выйти из Иерусалима встречать его; это было

сделано другими людьми. Он никогда не придумывал никаких внешних эффектов.

 

Вместе с массой людей, вышедших приветствовать Учителя, пришли

также многие из Фарисеев и других его врагов. Это внезапное и

неожиданное бурное выражение народных симпатий привело их в такое

смятение, что они побоялись схватить его, поскольку это могло бы

вызвать открытый бунт населения. Они чрезвычайно боялись

настроений многочисленных паломников, которые много слышали об

Иисусе и многие из которых верили в него.

 

По мере приближения к Иерусалиму толпа становилась все более

возбужденной, настолько, что некоторые из Фарисеев, подойдя к

Иисусу, сказали: "Учитель, тебе следовало бы сделать выговор своим

ученикам и призвать их вести себя более благопристойно." Иисус

ответил: "Вполне естественно, что эти дети приветствуют Сына Мира,

которого отвергли первосвященники. Бесполезно останавливать их,

иначе эти придорожные камни возопили бы вместо них."

 

Фарисеи поспешили вперед, обогнали процессию и, присоединившись к

Синедриону, который собрался в это время в храме на совет, сказали

своим сподвижникам: "Смотрите, все, что мы делаем, бесполезно;

этот Галилеянин смешал наши планы. Народ без ума от него; если мы

не остановим этих невеж, весь мир пойдет за ним."

 

В действительности, неправильно было бы усматривать глубокий смысл

в этом поверхностном и спонтанном взрыве народного энтузиазма.

Этот радушный прием, хотя он действительно был радостным и

искренним, не свидетельствовал о наличии каких-либо настоящих

глубоких убеждений в сердцах этой празднично настроенной толпы

людей. Позже на той же неделе эти самые толпы ровно с такой же

готовностью быстро отвергли Иисуса, когда Синедрион занял твердую

и решительную позицию по отношению к нему и когда они сами были

разочарованы, поняв, что Иисус не собирается устанавливать царство

в соответствии с их издавна лелеемыми надеждами.

 

Но весь город был сильно взбудоражен, настолько, что все

спрашивали: "Кто этот человек?" И толпа отвечала: "Это пророк из

Галилеи, Иисус из Назарета."

 

4. Посещение храма

 

Пока близнецы Алфеевы возвращали осла его владельцу, Иисус и

остальные десять апостолов, отделившись от своих ближайших

сподвижников, отправились бродить по территории храма, наблюдая

приготовления к Пасхе. Никаких попыток преследования Иисуса не

было, поскольку Синедрион чрезвычайно опасался народа, и это было

одной из причин того, что Иисус позволил толпам так бурно

приветствовать его. Апостолы плохо понимали, что это было

единственно возможным человеческим действием, способным

предотвратить арест Иисуса сразу же после его входа в город.

Учитель стремился дать жителям Иерусалима всех сословий, равно как

и десяткам тысяч паломников, пришедших на Пасху, еще одну,

последнюю возможность услышать евангелие и принять, если они

пожелают, Сына Мира.

 

И теперь, когда близился вечер и народ отправился на поиски

пропитания, Иисус и его ближайшие последователи остались одни.

Какой это был необычный день! Апостолы были задумчивы, но

молчаливы. Никогда за все годы своего общения с Иисусом они не

видели такого дня. Они немного посидели возле сокровищницы, глядя,

как люди вносят свои пожертвования: помногу клали в ящик для

пожертвований богатые, и все отдавали, кто что может, в

соответствии с размерами своей собственности. Наконец, пришла

совсем плохо одетая бедная вдова, и они увидели, как она бросила в

отверстие две лепты (мелкие медные монеты). И тогда Иисус сказал,

привлекая внимание апостолов к этой вдове: "Хорошенько обратите

внимание на то, что вы увидели. Эта бедная вдова внесла больше

остальных, потому что эти остальные внесли в качестве

пожертвования относительно небольшие для них суммы из своих

излишков, а эта бедная женщина, хоть и сама пребывает в нужде,

отдала все, что имела, даже то, что ей необходимо на жизнь."

 

Вечерело, они ходили в молчании по территории храма, и после того,

как Иисус еще раз посмотрел на эти знакомые места и в его памяти

всплыли чувства, испытанные во время предыдущих посещений, не

исключая и самых первых, он сказал: "Давайте пойдем отдыхать в

Вифанию." Иисус вместе с Петром и Иоанном отправились в дом к

Симону, а остальные апостолы остановились на ночлег у их друзей в

Вифании и Виффагии.

 

5. Настроение апостолов

 

В это воскресенье вечером по дороге в Вифанию Иисус шел впереди

апостолов. Не проронив ни единого слова, они дошли до дома Симона,

где и расстались. Никогда никакие двенадцать человек не испытывали

таких разнообразных и необъяснимых чувств, как те, что переполняли

сейчас умы и души этих посланцев царства. Эти стойкие Галилеяне

пребывали в смущении и замешательстве; они не знали, чего ждать

дальше; они были слишком удивлены, чтобы испытывать ощутимый

страх. Они ничего не знали относительно планов Учителя на

предстоящий день и не задавали никаких вопросов. Они отправились

на ночлег, хотя спали они мало, за исключением близнецов. Но в эту

ночь они не несли вооруженную охрану Иисуса в доме у Симона.

 

Андрей был сильно озадачен и пришел почти в полное замешательство.

Он был единственным из апостолов, кто не задумался над тем, чтобы

оценить значение бурных приветствий народа. Он был

слишком озабочен мыслями о своих обязанностях главы апостольской

группы, чтобы серьезно задумываться о значении и значимости

громких славословий толпы. Андрей постоянно следил за некоторыми

из своих сподвижников, в частности, за Петром, Иаковом, Иоанном и

Симоном Зилотом, которых, как он опасался, в период радостного

волнения могли слишком захлестнуть эмоции. На протяжении всего

этого дня и в последующие дни Андрея терзали серьезные сомнения,

но он ни разу не высказал своих недобрых предчувствий своим

сподвижникам апостолам. Он был озабочен настроем некоторых из

двенадцати апостолов, которые, как он знал, были вооружены мечами;

но он не знал, что его собственный брат Петр имел при себе это

оружие. Так что шествие в Иерусалим произвело на Андрея

относительно слабое впечатление; он был слишком занят

обязанностями, связанными с его должностью, чтобы что-то другое

могло его сильно впечатлять.

 

Симон Петр поначалу был почти опьянен этим всенародным выражением

восторга; но к тому времени, когда они вечером вернулись в Вифанию, он

был значительно трезвее. Петр просто недоумевал, что собирается делать

Учитель. Он был ужасно разочарован тем, что Иисус не сделал

какого-нибудь заявления на гребне этого народного восторга. Петр не

мог понять, почему Иисус не стал говорить перед народом, когда они

пришли в храм, или хотя бы не позволил одному из апостолов обратиться

к толпе. Петр был великим проповедником, и ему неприятно было видеть,

что пропустили такую большую, восприимчивую и полную энтузиазма толпу

потенциальных слушателей. Ему очень хотелось прямо там, в храме

обратиться к этой толпе с проповедью царства; но Учитель

недвусмысленно велел им не заниматься никаким обучением или

проповедованием в Иерусалиме в течение этой пасхальной недели.

Впечатляющее шествие в город оказало катастрофическое воздействие на

Симона Петра; к ночи он отрезвился и был невыразимо опечален.

 

Для Иакова Зеведеева это воскресенье было днем растерянности и

глубокого замешательства; он не мог уловить смысл происходящего;

он не мог понять намерений Учителя, который допустил этот шквал

восторженных приветствий, а затем, когда они дошли до храма,

отказался сказать людям хотя бы пару слов. Когда процессия

двигалась вниз с Масличной горы к Иерусалиму и, особенно, когда их

встретили тысячи паломников, вышедших приветствовать Учителя,

Иакова раздирали противоречивые чувства, с одной стороны, восторга

и радости от того, что он видел, а с другой стороны, сильного

страха по поводу того, что произойдет, когда они дойдут до храма.

А затем он был удручен и охвачен чувством разочарования, когда

Иисус слез с осла и стал неторопливо прохаживаться по дворам

храма. Иаков не мог понять, почему не была использована такая

великолепная возможность провозгласить царство. Ночью его разум

оказался во власти тревожной и ужасающей неопределенности.

 

Иоанн Зеведеев был близок к пониманию того, почему Иисус так поступил;

по крайней мере, он отчасти понял духовную значимость этого, так

называемого, триумфального входа в Иерусалим. В тот момент, когда

толпа двигалась к храму и Иоанн видел своего Учителя, сидящего верхом

на осленке, он вспомнил, как Иисус цитировал однажды отрывок из

Писания - слова Захарии, описывающие приход Мессии как человека,

идущего с миром и въезжающего в Иерусалим на осле. Когда Иоанн

обдумал эту цитату из Писания, он начал понимать символическую

значимость этой торжественной процессии. По крайней мере, он

осознал значение этой цитаты из Писания в достаточной степени, чтобы в

какой-то мере порадоваться этому эпизоду и избежать чрезмерного

чувства подавленности из-за явно безрезультатного окончания этого

триумфального шествия. Иоанн от природы имел склад ума, тяготеющий к

символическому мышлению и восприятию.

 

Филипп был совершенно выбит из колеи неожиданностью и стихийностью

происходящего. По дороге вниз от Масличной горы он не мог в

достаточной степени собраться с мыслями, чтобы прийти к какому-то

определенному мнению о значении этого всеобщего проявленя чувств. В

некотором смысле, он был рад происходящему, поскольку воздавались

почести его Учителю. К тому времени, когда они дошли до храма, он

был сильно обеспокоен мыслью, что Иисус может попросить его

накормить эту толпу, так что поведение Иисуса, спокойно ушедшего

от толпы, которое вызвало такое болезненное разочарование у

большинства апостолов, вызвало у Филиппа чувство сильного

облегчения. Толпы иногда оказывались тяжелым испытанием для

управляющего хозяйством апостольской группы. Избавившись от этих

личных опасений насчет материальных потребностей толп, Филипп

поддержал Петра, выражавшего разочарование по поводу того, что

ничего не было предпринято для учения народа. В ту ночь Филипп

стал обдумывать весь этот опыт и невольно стал подвергать сомнению

всю идею царства; он искренне недоумевал, что все это означает, но

никому не высказывал своих сомнений; он слишком любил Иисуса. Он

обладал огромной личной верой в Учителя.

 

Нафанаил, если не говорить о символических и пророческих аспектах,

ближе всех подошел к пониманию причин, по которым Учитель

заручился поддержкой толп паломников, пришедших на Пасху. Раньше,

чем они дошли до храма, он рассудил, что без такого впечатляющего

входа в Иерусалим Иисус был бы схвачен членами Синедриона и брошен

в тюрьму в тот самый момент, как только осмелился бы войти в

город. Поэтому он ничуть не был удивлен, что Учитель никак не

использовал наличие восторженно приветствовавших его толп после

того, как вошел в пределы стен города и произвел, тем самым,

настолько сильное впечатление на еврейских правителей, что они

воздержались от немедленного взятия его под стражу. Понимая

истинную причину того, почему Учитель вошел в город именно таким

образом, в дальнейшем Нафанаил воспринимал происходящее с большим

самообладанием и был в меньшей степени, чем другие апостолы,

обеспокоен и разочарован последующим поведением Иисуса. Нафанаил

очень верил в способность Иисуса понимать людей, равно как и в его

прозорливость и искусность в разрешении сложных ситуаций.

 

Матфей сначала пришел в замешательство от этой грандиозной

процессии. Он не улавливал смысла того, что видели его глаза, до

тех пор, пока тоже не вспомнил то место из книги Захарии, где этот

пророк говорит о радости, охватившей Иерусалим потому, что пришел

его царь, несущий спасение и едущий на осленке. Когда процессия

двигалась в направлении города и затем стала приближаться к храму,

Матфея охватил восторг; он был уверен, что, когда Учитель дойдет

до храма во главе этой кричащей массы народа, произойдет что-то

необыкновенное. Когда один из Фарисеев стал осмеивать Иисуса,

говоря: "Смотрите все, смотрите, кто едет сюда, царь евреев верхом

на осле!", Матфей не тронул его, лишь призвав на помощь все свое

самообладание. В тот вечер по пути обратно в Вифанию ни один из

двенадцати апостолов не чувствовал себя более подавленным. Подобно

Симону Петру и Симону Зилоту, он испытывал сильнейшее нервное

напряжение и к ночи был в состоянии полного истощения. Но утром

Матфей существенно приободрился; в конце концов, он всегда умел не

падать духом перед лицом неудач.

 

Фома был смущен и озадачен в наибольшей степени из всех двенадцати

апостолов. Большую часть времени он просто шел вместе со всеми,

пристально глядя на это зрелище и искренне недоумевая, какими

мотивами руководствуется Учитель, участвуя в таком необычном

шествии. В глубине души он считал происходящее несколько

несерьезным, если не сказать глупым. Он никогда не видел, чтобы

Иисус делал что-либо подобное, и затруднялся объяснить его

странное поведение в этот воскресный день. К тому времени, когда

они дошли до храма, Фома сделал заключение, что эта народная

демонстрация имела цель напугать Синедрион настолько, чтобы они не

осмелились немедленно схватить Учителя. По дороге обратно в

Вифанию Фома много думал, но ничего не говорил. Ближе к ночи

прозорливость Учителя, устроившего этот шумный вход в Иерусалим,

начала обретать в его глазах несколько комическую

привлекательность, и такой взгляд на вещи сильно его приободрил.

 

Для Симона Зилота начало этого воскресенья предвещало великий

день. Явились мечты об удивительных деяниях в Иерусалиме в

последующие несколько дней, и в этом он был прав, но Симон мечтал

об установлении у евреев новой государственной власти с Иисусом на

троне Давида. Симону виделось, как националисты сразу

примутся за дело, как только царство будет провозглашено, а сам он

станет во главе собирающихся войск нового царства. По дороге с

Масличной горы ему даже представлялось, что члены Синедриона и все

их приспешники будут мертвы еще до захода солнца в этот же день.

Он действительно верил, что случится нечто великое. Он был самым

шумным человеком во всей толпе. К пяти часам дня он был

молчаливым, подавленным и разочарованным апостолом. Он так никогда

полностью и не вышел из депрессии, которая охватила его в

результате пережитого в тот день потрясения; по крайней мере, он еще

долго испытывал ее и после воскресения Учителя.

 

Для близнецов Алфеевых это был великолепный день. Они весь день

были счастливы, и, поскольку их не было во время тихого посещения

храма, они в значительной степени избежали всеобщего упадка

настроения. Они не могли понять подавленности апостолов после

возвращения в Вифанию в тот вечер. Этот день навсегда остался в

памяти близнецов как день, в который они, находясь на земле, были

ближе всего к небу. Этот был день радостной кульминации всего их

жизненного пути в качестве апостолов. И память о восторге,

испытанном в этот воскресный день, помогала им преодолевать все

трагические моменты этой насыщенной событиями недели вплоть до

часа распятия. Именно так, по их  представлениям, и должен был

войти в город царь; они испытывали восторг непрерывно на

протяжении всего торжественного шествия. Они полностью одобряли

все, что видели, и долго лелеяли воспоминания об этом.

 

Из всех апостолов Иуда Искариот воспринял этот торжественный вход

в Иерусалим наиболее отрицательно. В его уме происходило недоброе

брожение из-за упрека, высказанного ему накануне Учителем в связи

с поступком Марии, умастившей Иисуса на пиру в доме у Симона. Иуде

было противно все это зрелище. Оно казалось ему несерьезным, чтобы

не сказать нелепым. Когда этот апостол, лелеющий чувство мести, в

этот воскресный день взирал на все происходящее, ему казалось, что

Иисус больше похож на шута, чем на царя. Он был сильно негодовал по

поводу всего этого шествия. Он разделял взгляды греков и римлян,

которые испытывали презрение к любому, кто согласился бы ехать

верхом на осле или осленке. К тому времени, когда триумфальная

процессия вошла в город, Иуда был уже близок к принятию решения

полностью отбросить идею такого царства; он почти твердо решил

отказаться от таких нелепых попыток установить царство небесное.

Но затем он подумал о воскрешении Лазаря и многом другом и решил

остаться пока с апостолами, по крайней мере, еще на один день.

Кроме того, он нес сумку и не стал бы бросать апостолов, оставив у

себя их денежные средства. По дороге обратно в Вифанию в ту ночь

его поведение не показалось странным, поскольку все апостолы были

в равной степени удручены и молчаливы.

 

Огромное влияние на Иуду оказали насмешки его друзей саддукеев.

Никакой другой момент в отдельности не повлиял так сильно на его

окончательное решение покинуть Иисуса и своих товарищей апостолов,

как один эпизод, произошедший в то время, когда Иисус был у ворот

города: один видный саддукей (друг семьи Иуды) устремился к нему с

торжествующе-насмешливым видом и, похлопывая его по спине, сказал:

"Отчего такой обеспокоенный вид, друг мой? Будь веселей и вместе

со всеми нами радостно приветствуй этого Иисуса из Назарета, царя

евреев, въезжающего в ворота Иерусалима верхом на осле." Иуда

никогда не отступал перед гонениями, но он не переносил такого

рода насмешек. К давно питаемому чувству мести теперь добавилась

эта пагубная боязнь насмешек, это ужасное и пугающее чувство стыда

за своего Учителя и своих товарищей апостолов. В душе этот

посвященный посланник царства был уже отступником; ему оставалось

лишь найти какой-нибудь благовидный предлог для открытого разрыва

с Учителем.

 

Copyright © 1992-2004, Urantia Society of Greater New York
HOME
Copyright © 1992-2004, Urantia Society of Greater New York
HOME