Текст
184
Перед судом
синедриона
Представители
Анны дали
капитану
римских
солдат
тайное
указание:
после
ареста
немедленно
доставить
Иисуса во дворец
Анны. Бывший
первосвященник
желал
поддержать
свой престиж
в качестве
главного
религиозного
начальства
евреев.
Удерживая
Иисуса в
своем доме в
течение
нескольких
часов, он
также
преследовал
другую цель -
получить
время,
необходимое
для
законного
созыва суда
синедриона.
Собирать суд
синедриона
до времени
приношения
утренней
жертвы во
храме было
незаконно,
а эту жертву
совершали
около трех
часов ночи.
Анна
знал, что суд
синедриона
ждет во дворце
его зятя
Каиафы. К
полуночи
в доме
первосвященника
собралось
около
тридцати
членов
синедриона,
с тем чтобы
быть готовыми
судить
Иисуса, когда
его смогут
привести
к ним.
Собраны были
лишь те члены
синедриона,
которые
решительно
и открыто
противились
Иисусу и его
учениям,
поскольку
для
учреждения
суда первой
инстанции
требовалось
только
двадцать три
человека.
Около
трех часов
провел Иисус
во дворце
Анны, расположенном
на
Масличной
горе
недалеко от
Гефсиманского
сада, где его
и арестовали.
Иоанн
Заведеев во
дворце Анны
был свободен
и в
безопасности
не только
благодаря
распоряжению
римского
капитана, но
и потому, что
он и его
брат
Иаков были
хорошо
знакомы
старым слугам,
так как
множество
раз
были
гостями во
дворце, ибо
бывший
первосвященник
был дальним
родственником
их матери
Саломеи.
1.
Допрос Анны
Анна,
обогатившийся
доходами от
храма, имеющий
зятем
действующего
первосвященника
и связи с
римскими
властями, был
самым
могущественным
человеком
во всем
еврействе. Он
был обходительным
и трезвым
мастером
планов и
интриг. Анна
желал руководить
устранением
Иисуса,
потому что
боялся
полностью
доверить столь
важное
предприятие
своему
резкому и
агрессивному
зятю. Анна
хотел
сделать
так, чтобы
решающее
слово в суде
над Учителем
принадлежало
саддукеям,
так как
опасался возможного
сочувствия
со
стороны
некоторых
фарисеев,
поскольку фарисеями
были
практически
все члены
синедриона,
которые
поддерживали
дело Иисуса.
Анна не
видел Иисуса
несколько
лет, с того самого
времени,
когда
Учитель
постучался в
его дом и
тотчас ушел, увидев
холодную
сдержанность,
с которой был
им принят.
Анна намеревался
воспользоваться
этим старым
знакомством
и таким
образом попытаться
убедить
Иисуса
отказаться
от своих
притязаний и
покинуть
Палестину.
Ему не
хотелось
участвовать
в убийстве хорошего
человека, и
он
рассудил,
что Иисус,
возможно,
предпочтет изгнание
смертной
казни и
покинет
страну. Но
когда Анна
встал перед
непоколебимым
и полным
решимости
галилеянином,
он сразу
понял, что
делать
подобные
предложения
бесполезно.
Иисус был еще
более
величественным
и
уравновешенным,
чем Анна
запомнил его.
Когда
Иисус был
молод, Анна
проявил к
нему большой
интерес,
однако
теперь
доходы Анны
находились
под угрозой
того, что
Иисус столь
недавно
совершил,
изгнав менял
и прочих торговцев
из храма. Это
деяние
возбудило
в бывшем
первосвященнике
еще большую
враждебность,
чем
учения
Иисуса.
Анна
вошел в свою
просторную
комнату для
аудиенций, сел
в большое
кресло и
приказал
привести
Иисуса. После
нескольких
минут,
которые
Анна
провел, молча
рассматривая
Учителя, он
сказал: "Ты
понимаешь,
что
в
отношении
твоего
учения
необходимо
нечто
предпринять,
ибо ты
нарушаешь
мир и порядок
в нашей
стране". Пока
Анна
вопросительно
смотрел
на Иисуса,
Учитель
смотрел в
глаза ему, но
ничего не
отвечал.
Тогда
Анна снова
сказал: "Как
зовут твоих учеников,
не считая
агитатора
Симона
Зилота?" И
опять Иисус
посмотрел на
него, но не
ответил.
Анна был
весьма
обеспокоен
отказом
Иисуса
отвечать на
его вопросы,
обеспокоен
настолько,
что сказал
ему: "Неужели
тебе все
равно,
благосклонен
я к тебе или
нет? Неужели
тебе безразлична
власть,
которую я
имею в
определении
решений предстоящего
суда над
тобой?"
Услышав
это, Иисус
сказал: "Анна,
ты знаешь, что
у тебя бы не
было
власти
надо мной,
если бы не
было дано
тебе Отцом
моим. Одни
хотят
убить
Сына
Человеческого,
потому что
невежественны
и ничего не
знают;
ты же,
друг, знаешь,
что делаешь.
Как же ты
можешь тогда
отвергать
свет
Бога?"
Доброжелательность,
с которой
Иисус говорил
с Анной,
почти
смутила
его.
Однако про
себя он уже
решил, что
Иисус должен
либо
покинуть
Палестину,
либо умереть;
поэтому,
набравшись
смелости,
Анна сказал:
"Что же
это такое,
чему ты
пытаешься
учить народ?
Кем ты
называешь
себя?"
Иисус
ответил: "Ты
хорошо
знаешь, что я
говорил явно
миру. Я
учил в
синагогах и
много раз в
храме, где все
евреи и
многие
неевреи
слышали
меня. Я тайно
не говорил
ничего; почему
же тогда ты
спрашиваешь
меня об
учении моем?
Почему бы тебе
не призвать
слышавших
меня и не
спросить у
них? Вот, весь
Иерусалим
слышал, что я
говорил,
даже если
ты сам не
слышал этих
учений". Однако
прежде, чем
Анна мог
ответить,
главный
служитель
дворца, стоявший
рядом, ударил
Иисуса
рукой по
лицу и
сказал: "Как
смеешь
такими словами
отвечать
первосвященнику?"
Анна не
сказал ни
слова упрека
своему
служителю, но
Иисус
обратился к
нему и
сказал: "Друг
мой, если я
сказал худо,
покажи,
что худо;
если же я
сказал
истину,
почему бьешь
меня?"
Хотя Анна
и пожалел о
том, что его
служитель
ударил
Иисуса, тем
не
менее он
был слишком
горд, чтобы
обратить на
это внимание.
В смятении
Анна ушел
в другую
комнату и
почти на час
оставил
Иисуса
одного с
домашней
прислугой и
храмовыми
стражами.
Вернувшись,
Анна подошел
к Учителю и
сказал:
"Считаешь ли
себя
Мессией,
избавителем
Израиля?"
Иисус сказал:
"Анна, ты
знаешь меня
со
времен
моей юности.
Ты знаешь,
что я не считаю
себя ничем,
кроме того,
что
назначено
мне Отцом
моим, и что я
послан ко
всем людям, и
евреям и
неевреям".
Тогда Анна
сказал: "Мне
говорили, что
ты называешь
себя
Мессией;
правда это?"
Иисус
посмотрел на
Анну, но
ответил лишь:
"Ты
сказал
это".
Приблизительно
в это время
из дворца
Каиафы
прибыли
вестники,
чтобы
узнать, в
котором часу
Иисуса
приведут на
суд синедриона,
и, поскольку
приближался
рассвет, Анна
решил, что
лучше всего
Иисуса
послать
Каиафе
связанным
и под охраной
храмовых
стражей. Вскоре
и сам Анна
отправился
следом за
ними.
2. Петр на
дворе
первосвященника
Когда
отряд
стражников и
солдат
приближался
ко входу во
дворец Анны,
Иоанн
Заведеев шел
рядом с
капитаном
римских
солдат. Иуда
же отстал на
некоторое
расстояние, а
Симон Петр
следовал
издали. Когда
Иоанн с
Иисусом и
стражниками
вошли на двор
дворца, Иуда
подошел к
воротам,
но,
увидев
Иисуса и
Иоанна,
отправился к
дому Каиафы,
где, как он
знал,
позднее
состоится
настоящий
суд над Учителем.
Вскоре после
того,
как ушел
Иуда, пришел
Симон Петр, и
пока он стоял
перед
воротами
его
увидел Иоанн как
раз перед
тем, как
Иисуса
приготовились
ввести во
дворец.
Придверница,
стоявшая при
вратах, знала
Иоанна,
и когда
он обратился
к ней с
просьбой
пропустить
Петра, та
охотно
согласилась.
Войдя на
двор, Петр
подошел к
костру и
хотел
согреться,
ибо ночь
была
холодная.
Здесь среди
врагов
Иисуса он остро
ощущал себя
не на
своем
месте, и это
было
действительно
так. Учитель
не давал ему
указания
быть рядом с
ним, как
сказал Иоанну.
Петр
принадлежал
к
числу
остальных
апостолов,
получивших
особое
предостережение
не
подвергать
опасности
свои жизни во
время суда
над их
Учителем и
его
распятия.
Незадолго
до того, как
придти к
дворцовым вратам,
Петр бросил
свой
меч, так
что на двор
Анны он вошел
безоружным.
Его ум был в
вихре
смятения,
и он с трудом
понимал, что
Иисус
арестован.
Петр не мог
осознать
реальность
возникшего
положения -
что он на
дворе Анны и
греется
рядом со
слугами
первосвященника.
Он думал о
том, что
делают
другие
апостолы, и,
размышляя,
почему Иоанн мог
быть допущен
во
дворец,
пришел к
заключению,
что это
объясняется
его
знакомством
со
слугами -
ведь Иоанн
приказал
привратнице пропустить
его.
Вскоре
после того,
как
придверница
впустила
Петра и во
время, когда
он
грелся у
костра, она
подошла к
нему и шаловливо
сказала: "И ты
не из
учеников
ли этого человека?"
Петру не
следовало
удивляться
тому, что
его
узнали, ибо
просил
девушку
пропустить его
в дворцовые
врата Иоанн;
но Петр
был в таком
напряженном
и нервном состоянии,
что это
опознание
его как
ученика
Иисуса
лишило его
равновесия, и
с
единственной
мыслью,
занявшей
в его уме
первое место
- мыслью о спасении
своей жизни -
он
быстро
ответил на
вопрос
служанки,
сказав: "Нет".
Очень
скоро к Петру
подошел
другой слуга
и сказал: "Не
тебя ли я
видел
в саду,
когда
арестовали
этого
человека? И ты
не один ли из
его
последователей?"
Теперь Петр
был не на шутку
встревожен и
не видел
безопасного
пути
спастись от
этих обвинителей;
поэтому,
решительно
отрицая
всякую связи
с Иисусом, он
сказал: "Я не
знаю этого
человека,
и я не
один из его
последователей".
Приблизительно
в это время
придверница
отвела Петра в
сторону и
сказала:
"Я уверена,
что ты ученик
этого Иисуса
не только
потому, что
один из
его
последователей
просил меня
пустить тебя
на двор, но и
потому,
что моя
сестра
видела тебя
во храме с
этим
человеком.
Почему
отрицаешь
это?" Услышав
обвинение
служанки,
Петр стал
отрицать
вообще
какое бы
то ни было
знакомство с
Иисусом и со
множеством
проклятий и
клятв
снова сказал:
"Я не
последователь
этого
человека; я
даже не знаю
его и
прежде о нем
никогда не
слышал".
На какое-то
время Петр
отошел от
костра и стал
прогуливаться
по двору.
Ему бы
хотелось
уйти, но он
боялся
привлечь к
себе
внимание.
Замерзнув,
он вернулся к
костру, и
один из стоявших
рядом с ним
сказал:
"Ты точно
один из
учеников
этого человека.
Этот Иисус -
галилеянин,
и твоя речь
выдает тебя,
ибо ты говоришь,
как
галилеянин".
И снова
Петр отрицал
какую бы то
ни было связь
со своим
Учителем.
Петр был
настолько
растерян,
что, пытаясь
избежать
столкновения
со
своими
обвинителями,
ушел от
костра и уединился
на крыльце.
После
более,
чем часового
уединения
Петра, придверница
и ее сестра
случайно
его
встретили, и
обе снова,
поддразнивая,
обвинили его
в том, что он
последователь
Иисуса. Петр
опять отверг
обвинение. И
как только он
еще
раз
отрекся от
какого бы то
ни было
отношения к
Иисусу,
пропел петух,
и Петр
вспомнил
слова
предупреждения,
сказанные
ему Учителем
ранее
этой же
ночью. Когда
же он стоял с
тяжелым сердцем
и
раздавленный
чувством
вины, двери
дворца
распахнулись,
и стражи,
пройдя мимо
него,
повели
Иисуса к
Каиафе.
Проходя мимо
Петра,
Учитель в свете
фонарей
увидел
отчаяние на
лице своего
прежде самоуверенного
и внешне
смелого
Апостола
и,
обернувшись,
посмотрел на
Петра. Петр
не забывал
этот
взгляд до
конца жизни.
Это был
взгляд, полный
жалости,
смешанной с
любовью,
какого
смертный
человек на
лице Учителя
не видел
никогда.
Когда
Иисус и
стражи вышли
из ворот
дворца, Петр
последовал
за ними,
но лишь
на небольшое
расстояние.
Дальше он идти
не мог. Он сел
на краю
дороги и
горько
заплакал.
Пролив же эти
мучительные
слезы, Петр
направился
обратно в
лагерь,
надеясь найти
своего брата
Андрея. Придя
в лагерь,
он нашел лишь
Давида
Заведеева, который
отправил
вестника
отвести
его в
Иерусалим
туда, куда
ушел прятаться
Андрей.
Все, что
случилось с
Петром,
произошло на
дворе у
дворца Анны
на
Масличной
горе. Петр не
пошел за
Иисусом к дворцу
первосвященника
Каиафы.
То, что
благодаря
пению петуха
Петр осознал,
что он
неоднократно
отрекся от
своего
Учителя, указывает:
все это
произошло
вне
Иерусалима,
поскольку
держать домашнюю
птицу в самом
городе
запрещалось
законом.
Пока
пение петуха
не привело
Петра в чувство,
он, пытаясь
согреться,
прогуливался
по галерее,
думая лишь о
том, насколько
умно он
уклонился
от
обвинений
слуг и
расстроил их
намерение
опознать его
как ученика
Иисуса.
Какое-то
время он
считал лишь,
что слуги эти
не имеют ни
морального,
ни законного
права
задавать ему
вопросы, и
действительно
хвалил
себя за то,
каким
образом он
сумел, как
ему думалось,
избежать
опознания,
возможного
ареста и
заключения.
До тех пор,
пока не
пропел
петух,
Петру и в
голову не
приходило,
что он отрекся
от своего
Учителя.
До тех пор,
пока Иисус не
посмотрел на
него, он и не
сознавал,
что как
посланник
царства не
сумел быть
достойным
своих
привилегий.
После
первых шагов
на пути
компромисса
и
наименьшего
сопротивления
для
Петра не
было ничего
очевидного,
кроме продолжения
избранной
линии
поведения.
Чтобы при
неправильном
начале свернуть
и пойти по
правильному
пути,
требуется
величие и благородство
характера.
Слишком
часто ум
человека склонен
оправдать
продолжение
следования по
ошибочному
пути, на
который он
однажды встал.
Пока Петр
не встретил
своего
Учителя после
воскресения
и не увидел,
что он
принят так
же, как до
событий этой
трагической
ночи
отречений,
он
никогда
полностью не
верил, что
может быть
прощен.
3. Перед
судом
синедриона
Утром в
пятницу
около
половины
четвертого
часа
первосвященник
призвал
следственный
суд
синедриона к
порядку и попросил
привести
Иисуса для
официального
суда над ним.
На трех
предыдущих
заседаниях
синедрион
подавляющим
большинством
голосов
приговорил
Иисуса к
смерти,
решая,
что он
заслуживает
смерти на
основе неофициальных
обвинений
в
нарушении
законов,
богохульстве
и попирании
традиций
отцов
Израиля.
Это не
было
регулярно
созываемым
собранием
синедриона и
проводилось
не
в обычном
месте - в
каменной
палате храма.
Это был
особый суд
в котором
участвовало
около
тридцати членов
синедриона и
который был
собран во
дворце
первосвященника.
На всем протяжении
этого так
называемого
суда Иоанн
Заведеев был
рядом с
Иисусом.
О как эти
первосвященники,
книжники,
саддукеи и
некоторые из
фарисеев
тешили
себя тем, что
Иисус,
подрывающий
их положение
и
бросающий
вызов их
власти,
теперь уж
точно у них в
руках! Они
твердо
решили,
что ему
больше не жить
и никогда не
вырваться из
их
мстительных
лап.
Обычно
евреи, судя
человека за
преступления,
караемые
смертью,
действовали
с крайней
осторожностью
и обеспечивали
все гарантии
соблюдения
справедливости
при выборе свидетелей
и во всем
ведении суда.
Однако в
этом случае
Каиафа был
более
обвинителем, нежели
беспристрастным
судьей.
Иисус
предстал
перед судом
одетым в свою
обычную
одежду и с
руками,
связанными
за спиной.
Весь суд был
поражен и
несколько
смущен его
величественным
видом. Прежде
они никогда не
смотрели на
такого
узника
и не
видели, чтобы
человек вел
себя с таким самообладанием
на суде, где
решался
вопрос о его
жизни.
Еврейский
закон
требовал
согласия по
крайней мере
двух
свидетелей
прежде,
чем
арестованному
могло быть
предъявлено
обвинение.
Иуда же не
мог быть
использован
в качестве
свидетеля
против
Иисуса,
поскольку
еврейский
закон особо
строго
запрещал показания
предателя.
Лжесвидетелей,
готовых
свидетельствовать
против
Иисуса, было
более
двадцати,
однако
показания их
были настолько
противоречивы
и
столь
явно
сфабрикованы,
что члены
синедриона
сами
стыдились
разыгрываемого
спектакля.
Иисус стоял и
мягко
смотрел на
этих
клятвопреступников,
и само
выражение
его лица
смущало
лживых
свидетелей.
На
протяжении
всего этого
лжесвидетельства
Учитель не
сказал ни
слова и на
многочисленные
ложные обвинения
не отвечал.
Первый
раз, когда
двое из их
свидетелей
приблизились
хотя бы к
видимости
согласия, был
когда два
человека
засвидетельствовали,
будто
они
слышали, как
Иисус сказал
во время одной
из бесед в
храме, что он
"разрушит
сей
рукотворный
храм и в три
дня создаст
новый,
нерукотворный".
Сие было не
точно то, что
сказал Иисус,
и не отражало
того
факта, что,
делая
замечание, о
котором шла
речь, он
указал на
свое
собственное
тело.
Хотя
первосвященник
закричал на
Иисуса: "Что
же не
отвечаешь ни
на
одно из
этих
обвинений?",
Иисус не
раскрыл рта.
И стоял
молча, пока
все эти
лжесвидетели
давали свои
показания.
Ненависть,
фанатизм и
бессовестное
преувеличение
были столь характерны
для слов этих
клятвопреступников,
что их
показания
рушились от
своей же
запутанности.
Наилучшим
опровержением
их ложных
обвинений
было
спокойствие
и
величественное
молчание Учителя.
Вскоре
после начала
дачи
показаний
лжесвидетелями
на суд пришел
Анна и
занял
место рядом с
Каиафой.
Теперь Анна
встал и
привел
доводы,
почему
угроза
Иисуса
разрушить
храм была
достаточным
основанием
для
выдвижения
против него
трех
обвинений:
1. Что он
был опасным
совратителем
народа. Что
он учил людей
невозможному
и иными
способами
обманывал их.
2. Что он был
фанатичным
революционером,
так как выступил
в защиту
насильственного
разрушения
священного храма,
ибо иначе он
разрушить
его не
мог.
3. Что он
учил
волшебству,
так как
обещал построить
новый храм и
притом
нерукотворный.
Все члены
синедриона
уже согласились,
что Иисус
виновен в
караемых
смертью
нарушениях
еврейских
законов, однако
теперь их
больше
заботило
выдвижение
обвинений в
отношении
его поведения
и учений,
которые
могли
бы
оправдать
вынесение их
узнику
смертного
приговора
Пилатом. Им
было
известно,
что прежде,
чем Иисус мог
быть законно
казнен, они
должны
заручиться
согласием
римского
правителя. И
Анна решил
идти по пути
создания
видимости,
будто Иисус
был опасным
учителем и не
мог быть
среди
людей.
Однако
Каиафа более
не мог
терпеть вида
Учителя, стоявшего
с полным
самообладанием
и в
совершенном
молчании. Он
думал, что
ему известен
по
крайней
мере один
способ, с
помощью
которого
арестованного
можно было
заставить
говорить.
Поэтому
Каиафа подбежал
к Иисусу и,
тыча
обвиняющим
пальцем в
лицо Учителю,
сказал:
"Повелеваю
тебе именем
Бога
живого,
скажи нам, ты
ли
Избавитель,
Сын Бога?"
Иисус
ответил
Каиафе:
"Да. Скоро
иду ко Отцу, и
немного
времени спустя
Сын
Человеческий
облечется
силой и снова
будет
царствовать
над
воинствами
небесными".
Услышав,
как Иисус
произнес эти
слова,
первосвященник
чрезвычайно
разгневался
и, разодрав
верхнюю
одежду, воскликнул:
"Какое еще
нужно
вам
свидетельство?
Вот, теперь
вы все слышали
богохульство
этого
человека.
Что думаете,
следует
сделать с этим
нарушителем
закона и
богохульником?"
И все в один
голос
ответили: "Достоин
смерти; да
будет
распят".
Иисус не
проявлял
интереса ни к
одному из вопросов,
которые
задавались
ему перед
лицом Анны
или других
членов синедриона,
за
исключением
одного
вопроса,
касавшегося
миссии его пришествия.
Когда у
Иисуса
спросили,
он ли Сын
Бога, он
тотчас и
недвусмысленно
ответил
утвердительно.
Анна
хотел, чтобы
суд
продолжался,
и были сформулированы
четкие
обвинения,
связанные с
отношением
Иисуса к
римскому
закону и
римским
учреждениям,
для последующего
предъявления
их Пилату.
Члены же
совета
желали
привести эти
вопросы к
быстрому
завершению
не только
потому,
что это был
день
приготовления
к Пасхе, и
никакая
мирская
работа не
могла
делаться
после
полудня, но еще
и потому, что
они
боялись,
что Пилат
может в любой
момент
вернуться в
римскую
столицу
Иудеи
Кесарию,
поскольку в
Иерусалиме
он находился
лишь по
случаю
празднования
Пасхи.
Но Анне
не удалось
удержать суд
в повиновении.
Когда Иисус
столь
неожиданно
ответил
Каиафе,
первосвященник
сделал шаг
вперед и
рукой
ударил
его по лицу.
Анна был
истинно
потрясен,
когда
остальные
члены
суда, выходя
из комнаты,
плевали Иисусу
в лицо, а
многие из них
издевательски
били его по
щекам. И так в
половине
пятого часа в
беспорядке
и столь
неслыханном
замешательстве
закончилось
это первое
заседание
суда
синедриона
над Иисусом.
Тридцать
страдающих
предрассудками
и ослепленных
традициями
лжесудей
со своими
лжесвидетелями
смеют судить
праведного
Творца
вселенной.
Эти
страстные
обвинители
выведены из
себя величественным
молчанием и
превосходным
умением
держаться
сего Богочеловека.
Его молчание
невыносимо;
его речь
бесстрашна и
вызывающа.
Его не
беспокоят их
угрозы и
не пугают их
выпады.
Человек
судит Бога,
но и тогда
Бог любит
его и
спас бы его,
если бы мог.
4. Час
унижения
Для
вынесения
смертного
приговора
еврейский
суд требовал
двух
заседаний
суда. Второе
заседание
должно было
проводиться
на
следующий
день после
первого, а
время в промежутке
между
заседаниями -
проводиться
членами суда
в посте и
скорби.
Однако для
подтверждения
своего
решения о
том, что
Иисус должен
умереть, эти
люди ждать
следующего
дня не могли.
И они ждали
всего один
час. Тем
временем
Иисуса
оставили
в комнате для
аудиенций
под охраной
храмовых
стражей,
которые
вместе со
слугами
первосвященника
развлекались,
осыпая Сына
Человеческого
всевозможными
оскорблениями.
Они смеялись
над ним,
плевали
на него и
жестоко били.
Ударяли его прутом
по лицу, а
затем
говорили:
"Ты,
Избавитель,
прореки нам,
кто ударил
тебя". И в
течение
целого
часа
продолжали
надругательства
и
издевательства
над этим
несопротивлявшимся
галилеянином.
В течение
этого
трагического
часа страдания
и жестоких
насмешек
перед
лицом
невежественных
и
бесчувственных
стражей и
слуг, Иоанн
Заведеев,
пребывая
в одиноком
ужасе,
находился в
соседней
комнате. Когда
эти
оскорбления
только
начались,
Иисус кивком
головы велел
Иоанну
удалиться.
Учитель
хорошо знал,
что если бы он
позволил
своему
апостолу
остаться в
комнате и
видеть эти оскорбления,
то
негодование
Иоанна
поднялось бы
настолько,
что привело
бы к такому всплеску
протестующего
возмущения,
которое
возможно
закончилось
бы его
смертью.
За весь
этот
страшный час
Иисус не
произнес ни
слова. Для
сей нежной
и
чувствительной
души
человечества,
соединенной
в личностных
отношениях
с Богом
всей этой
вселенной, не
было более горькой
части его
чаши
унижений,
чем этот
ужасный час,
проведенный
во власти
этих
невежественных
и жестоких
стражей и
слуг, побуждаемых
оскорблять
его
примером
членов этого
так
называемого
суда
синедриона.
Человеческое
сердце не в
состоянии
постигнуть
дрожь
негодования,
охватившую
необъятную
вселенную,
когда небесные
существа
смотрели
на то, как их
возлюбленный
Владыка
подчиняет
себя воле
этих
невежественных
и введенных в
заблуждение
творений на
омраченной
грехом
несчастной
Урантии.
Что же
представляет
собой эта
животная черта
в человеке,
заставляющая
его
хотеть
оскорблять и
физически
нападать на
то, чего он не
может
достигнуть
духовно или
постигнуть
умом? В полуцивилизованном
человеке
по-прежнему
таится злая
жестокость,
которая
старается
выплеснуться
на
тех, кто
превосходит
его
мудростью и
духовными
достижениями.
Посмотрите
на злую
грубость и
брутальную жестокость
этих якобы
цивилизованных
людей,
извлекающих
определенный
вид
животного
удовольствия
из этого
физического
нападения на
несопротивляющегося
Сына
Человеческого.
Когда эти
оскорбления,
насмешки и
удары
сыпались
на Иисуса, он
был
несопротивляющимся,
но не
беззащитным.
Иисус не
был побежден,
а просто не
боролся в
материальном
смысле.
Сии есть
моменты
величайших
побед
Учителя за
весь его долгий
и богатый
событиями
путь творца,
вседержителя
и спасителя
огромной и
необъятной
вселенной.
До конца
прожив жизнь,
открывающей
человеку
Бога, Иисус
теперь
дает новое и
беспримерное
откровение
Богу о
человеке. Теперь
Иисус
являет мирам
окончательную
победу над
всеми
страхами
связанными
с личным
одиночеством
творения. Сын
Человека
окончательно
достиг
реализации
отождествления
себя с Сыном
Бога.
Иисус без
колебаний
заявляет, что
он и Отец одно;
и на основе
факта и
истины
этого
верховного и
божественного
опыта
призывает
каждого
верующего
в царство
стать едино с
ним, как
едины он и его
Отец. Живой
опыт в
религии
Иисуса, таким
образом,
становится надежным
и уверенным
методом,
посредством
которого
духовно разобщенные
и космически
одинокие
смертные
земли
обретают
возможность
избежать
личного
одиночества
со всеми
вытекающими
из него последствиями
страха и
связанным
с ним
чувством
беспомощности.
В братских
реальностях
царства
небесного
ставшие
благодаря
своей вере сыновьями
Бога находят
окончательное
освобождение
от одиночества
своего
собственного
"я", как
в личном,
так и в
планетарном
плане.
Познавший
Бога
верующий
испытывает
постоянно
возрастающее
наслаждение
и величие
духовного
общения в
масштабе
вселенной -
небесного гражданства
в сочетании
с вечным
осуществлением
божественной
судьбы
достижения
совершенства.
5. Второе
заседание
суда
В
половине
шестого часа
суд собрался
вновь, и
Иисуса ввели
в соседнюю
комнату,
где ждал
Иоанн. Здесь
римский солдат
и храмовые
стражи
охраняли
Иисуса, тогда
как суд начал
формулировать
обвинения
для
предоставления
их Пилату.
Анна
разъяснил своим
товарищам,
что
обвинение
в
богохульстве
для Пилата не
будет
убедительным.
Иуда
присутствовал
на втором
заседании
суда, но
показаний не
давал.
Это
заседание
суда
продолжалось
всего полчаса,
и когда оно
было
закрыто,
и судьи
собрались
идти к
Пилату, против
Иисуса как
достойного
смерти
было
составлен
обвинительный
акт, включавший
в себя три
раздела:
1. Что он
был
совратителем
еврейской
нации;
обольщал
народ и
подстрекал
его к бунту.
2. Что учил
народ
отказываться
платить дань кесарю.
3. Что,
называя себя
царем и
основателем
царства
нового рода,
подстрекал
к измене
императору.
Вся эта
процедура
была
неправильной
и полностью
противоречила
еврейским
законам. Не
было двух
свидетелей,
согласившихся
хотя бы в
одном
вопросе, за
исключением
тех, кто свидетельствовал
в отношении
заявления
Иисуса о
разрушении
храма и воздвижении
его снова за
три
дня. И
даже в связи
с этим
вопросом ни
один из
свидетелей
не выступил
в защиту
Учителя, и
никто не
попросил
Иисуса
объяснить,
какой смысл
он
вкладывал
в это
высказывание.
Единственным
обвинением,
по которому
суд мог
обоснованно
судить
Иисуса,
было
обвинение в
богохульстве,
но и оно
покоилось на
его же
собственном
свидетельстве.
Даже в отношении
богохульства
суду не
удалось
провести
формального
голосования
в пользу
смертного
приговора.
И вот
судьи
осмелились
сформулировать
три
обвинения, с
которыми
решили
идти к
Пилату,
обвинения, по
которым не
было слушания
свидетелей и
о
которых
они
договорились
в то время,
как обвиняемый
заключенный
отсутствовал.
Когда это
было сделано,
три фарисея
покинули суд;
они
желали
смерти
Иисуса, но не
хотели
формулировать
обвинения
против него
без
свидетелей и
в его отсутствии.
Иисус
больше не
появлялся в
суде
синедриона.
Вынося
приговор его
невинной
жизни, судьи
не хотели
снова смотреть
ему в лицо.
Иисус же
(как
человек) не
знал их
официальных
обвинений,
пока не
услышал их от
Пилата.
Пока
Иисус
находился в
комнате с
Иоанном и
стражами и
пока суд был
на
своем
втором
заседании,
некоторые из
женщин из
дворца
первосвященника
вместе со
своими
подругами,
пришли
посмотреть
на странного
заключенного,
и одна из них
спросила его:
"Ты ли Мессия,
Сын Бога?" И
Иисус
ответил:
"Если скажу
вам, вы не
поверите;
если же
спрошу вас,
вы
не будете
отвечать".
В то утро
в шесть часов
Иисуса
повели из дома
Каиафы к
Пилату для
утверждения
смертного
приговора,
столь несправедливо
и незаконно
вынесенного
судом
синедриона.